Убил бы тебя... Но днем некогда, вечером не до того, ночью не хочется, а утром жалко.
XXIX-34 Занзас/Сквало. Пиранья в подарок на день рождения. Н!Утро дня рождения Сквало началось с явления хмурого босса с аквариумом в
руках. В воде с бешеной скоростью нарезало круги нечто, напоминавшее
карася средних размеров. Занзас мялся, переступал с ноги на ногу, и
наконец неохотно пояснил:
- Это тебе. Подарок. Ну, мини-версия.
- Чего? – недоуменно вопросил Сквало.
-
Сначала хотел акулу, но эти твари слишком здоровые, где, блять, взять
такой аквариум? В бассейне бы внушительно смотрелось, но я там сам
плаваю. Так что вот, мини-версия. Пиранья. Поздравляю, владей.
Закончив эту сумбурную речь, Занзас бухнул аквариум на стол перед Сквало, расплескав добрую половину воды.
- Ээээ… Спасибо… Наверно, - Сквало наклонился к аквариуму, и прилипнув носом к стеклу, принялся изучать свое сокровище.
- А она ничего... зубастая, - изрек он после минутного наблюдения.
С видом триумфатора Занзас гордо расправил плечи.
- И глазки красненькие… Вот в честь тебя и назову.
- Продавец сказал, что это самочка, идиот.
-
Моя пиранья, как хочу, так и называю. К тому же ей нравится. Правда,
Занзи? – Сквало довольно оскалился и легонько постучал по стеклу.
И Занзас готов был поклясться, что адская рыбина одобрительно оскалилась в ответ.
XXII-30 Вария | Фран. Ларингит.796 словФран выглядел откровенно жалко. Восково-бледный, - в смысле, еще бледнее, чем обычно, - хоть и с нездоровым румянцем, пылающим на щеках и на скулах, зябко кутающийся в плед, мальчишка вызывал желание позвонить в службу спасения и сбагрить его в это общество гуманистов. Впрочем, добровольцев, знающих телефон пресловутой службы спасения, или имеющих намерение звонить туда, в доблестных рядах Варии не было. И вообще, в редкие минуты отдыха, проводимые по старинке в гостиной, офицеры вообще предпочитали забывать о существовании друг друга. Ну, разумеется, подколы и ехидные комментарии в адрес дражайших сокомандников никто не отменял – тоже по старинке.
- Вмазался, что ли? – неприязненно скривился Леви, подняв взгляд от любовно раскладываемого пасьянса.
Фран мотнул головой и зашелся приступом лающего кашля. Голос пропал абсолютно, равно как и желание и способность язвить, зато ощутимо лихорадило. И такое состояние держалось уже четвертый день. Вот как вернулся из Тосканы с ее сильными не по сезону ливнями – так и мучился с горлом, пугая постоянными приступами прислугу и угнездившихся над его окном ласточек.
- Мне и без травы галлюцинаций хватает, - прохрипел Фран, вытерев губы краем рукава. – Но спасибо за участие, Леви-сан.
- Не трава, значит? А что? Кислота? – похоже, Леви уже совершенно забыл о пасьянсе, посвятив всего себя разбору мнимых грехов младшего из команды. - Нет, скорее грибы, а то слишком уж ты заторможенный, мелочь.
- А вы, я смотрю, неплохо в этом разбираетесь, Леви-сан…
Сквало молча слушал этот короткий диалог, не отрываясь от вечерней газеты, и изредка бросая на сокомандников изучающий взгляд поверх очков в тонкой серебристой оправе.
Наконец, аргументы закончились у обеих сторон. Ненадолго воцарилась блаженная тишина, нарушаемая разве что мурлыканьем Люссурии, слушающего музыку в огромных конфетно-розовых наушниках, и хриплым дыханием Франа, судорожно хватающего воздух.
Почему-то было очень холодно. Мальчик плотнее закутался в плед, повернувшись лицом в сторону камина. Рыжие языки пламени танцевали фламенко, отбрасывали дрожащие блики на пол и стены. В комнате должно было быть тепло – полы с подогревом исправно делали свое дело, да и камин, предназначенный в большей степени для декорации, вносил свою лепту… Леви сидел в майке-алкоголичке, и, похоже, не испытывал ни малейшего дискомфорта от температуры. Впрочем, Леви отнюдь не был показателем – он-то мог хоть на Этну в одних плавках отправиться. Но даже на Бельфегоре была надета только легкая футболка, и замерзшим он не выглядел. Тогда почему ему так холодно?..
На лоб легла прохладная ладонь.
- Да у тебя жар, малец, - констатировал Сквало, чуть наклонившись и пристально вглядываясь в лицо Франа. Тот невольно подался назад, почти сразу же снова согнувшись от кашля. На глаза навернулись слезы – горло немилосердно саднило, словно изнутри его драли когтями взбесившиеся кошки Бури. Или альпинистские кошки.
- Хорош заразу развозить, - мгновенно взвинтился Леви. Несмотря на всю свою брутальность и прочие прелести жизни, к здоровью и гигиене суровый хранитель молнии относился очень щепетильно – мыл руки раз по пятнадцать на дню, мясо практически не употреблял, от сигаретного дыма зеленел, и вообще, вел исключительно правильный образ жизни.
Сквало мысленно просчитал числа Фибоначчи до двадцатого члена, дабы не устроить членовредительства.
- Не дергайся ты, - поморщился он, когда Фран снова попытался отстраниться. Мальчик послушно замер – убивать или избивать его, похоже, никто не собирался, - кстати, это было в новинку, - можно было и не сопротивляться. Сквало с пристрастностью врача на медосмотре в призывной комиссии прощупывал лимфатические узлы, - Фран по-цыплячьи вытянул шею, нервно сглатывая вязкую слюну. Как-то это все было странно… На базовые вопросы он отвечал на автомате. Да, перемерз. Да, горло першит. И глотать больно. И дышать тоже. Задыхаюсь? Бывает, ближе к вечеру. Астма? Не знаю, вроде бы, никогда не страдал.
- На ларингит похоже, - резюмировал Супербиа. – Почему ты до сих пор в медпункт не ходил? Явно ведь уже не первый день болеешь, - с укором добавил он.
Вместо ответа Фран еще плотнее закутался в плед, втянув голову в плечи.
- Не люблю лазареты, - отозвался он хрипящим шепотом. – А сестра Эстер наверняка заставила бы меня там остаться.
- По-твоему, лучше лечиться у Люссурии? – нахмурился Сквало, кивнув в сторону погрузившегося в глубины меломании хранителя Солнца. Тот пританцовывал на месте, напевая нечто исключительно попсовое, напрочь забыв о существовании кого бы то ни было. Франа передернуло.
- Не надо. Я потом устану волосы в порядок приводить, - глухо ответил он, прячась в свой импровизированный кокон, как улитка в раковину.
- Значит, марш в медпункт. Или тебя за ухо туда тащить? – хмыкнул мечник, деловито поправляя очки. Фран помахал белой салфеткой в знак капитуляции.
- Ску, твой материнский инстинкт меня умиляет, - ехидно хихикнул Бельфегор, запуская ножом аккурат в центр мишени для дартса. – Может, в сестры милосердия пойдешь?
- После того, как я с тобой нянчился, когда ты скарлатиной болел, меня уже ничем не проймешь, - ворчливо отозвался Сквало. Бельфегор недовольно кашлянул и вперил взгляд в потолок, пусть этого никто и не видел. Хоть это «нянчился» и било по его самолюбию, невозможно было не признать – нянька из Сквало выходила превосходная.
XXIX-70 Сквало/Ямамото. Орабатывать раны Сквало, которому досталось от боссаСкуало молчит, и Ямамото тоже не решается что-либо спросить. Да и зачем спрашивать, когда и так всё ясно? Ожоги по всему телу и глубокие царапины, подозрительно похожие на следы от когтей лигра, говорят сами за себя.
Ямамото бережно обрабатывает каждую рану, каждый ожог, но его осторожности всё равно не хватает, чтобы уменьшить боль. Скуало тихо шипит, дёргается иногда, морщится, закусывает губы - и без того распухшие и разбитые в кровь - но продолжает молчать, с каким-то меланхоличным равнодушием позволяя своему ученику проявлять такую заботу о нём.
- И... за что же на этот раз? - Ямамото безуспешно пытается сдержать горечь и глухое отчаяние, но они всё равно звучат в его голосе.
Скуало раздражённо дёргает плечом, к которому то и дело мягко прикасается Такеши, и отводит взгляд.
- Не твоё дело.
Не его, конечно. Ямамото и не спорит. Спорить со старшим мечником всё равно бесполезно. Конечно, это не его дело, когда он годами пытается добиться от учителя хоть какой-то взаимности на свои чувства, когда в ответ он получает только горькую усмешку и в тысячный, в миллионный раз повторяемую Супербией клятву о его преданности Занзасу. Это не его дело, когда после очередной жестокой ночи с Боссом Скуало приходит к нему весь в ранах, синяках и ожогах, когда он лечит старшего мечника, не задавая почти никаких вопросов, когда в очередной раз отпускает его обратно, зная, что вскоре тот вернётся с ранами ещё более сильными.
В лежащем рядом со Скуало передатчике раздаётся внезапно привычное и гневное "Мусор, где тебя носит?!"
- Скуало... не ходи... Тебе нужно отдохнуть, а он обойдётся... послушай меня хоть один раз...
Но Супербиа уже поспешно одевается, игнорируя слова Ямамото, бодро отвечает что-то передатчику, натягивает дежурный оскал...
И только перед самым выходом быстро целует Такеши в щёку - тепло, но без малейшего намёка на какие-то чувства.
- Спасибо, мелкий, - благодарно выдыхает старший мечник и пулей вылетает из его комнаты, спеша к своему проклятому Боссу.
Ямамото грустно улыбается в ответ и качает головой. Он не оставляет ещё надежды, что однажды сумеет залечить не только физические повреждения Скуало, но и раны на его сердце
XXII-91 Боссы Вонголы. Игра в русскую рулетку.459 слов
Первый.
Доподлинно неизвестно, как выбыл Вонгола Джиотто. То ли был расстелен японской полицией на окраинах, то ли скончался в окружении семьи. И лишь самоискупление было мотивацией, потому как пускать пулю в висок самому себе раз за разом ради того, чтобы становиться сильнейшим - развлечение, которое с каждым разом вгоняет все глубже, и выбраться практически невозможно.
Второй.
- Стреляй, - произнес человек без одного глаза и сунул револьвер под нос Секондо, свита которого замерла в ожидании и предвкушении. Играть с русскими ради игры - глупо, а погибать из-за чести и самолюбия глупо вдвойне. Но что еще сделаешь, если это единственное, что удерживает?
Победителем Секордо встал из-за стола. Лишь полностью уверенные в своей победе могут наедятся на удачу. Жаль, что погибнуть сильнейшему боссу случится от шальной пули того же револьвера.
Третий.
Мало кто знал об этом человеке столько, сколько хозяин борделя на шестой улице, где-то в американских трущобах. Раз в полгода закутанный по уши в дорогой плащ приходил он и говорил. О погоде, о политике, немного о деньгах и хорошем вине. От того и было обидно хозяину стирать мозги достопочтенного господина с потрепанного стола. Покоривший 5 семей и потерявший бдительность. Следующий игрок позволил себе громко смеяться на его похоронах.
Четвертый.
Существовавший мыслью о богатстве, он громко смеялся над сводками новостей и пил виски без льда. Что ж, первая мировая заставила потерять последние штаны, а наследство первого продавать военным за гроши. Он перестал хохотать после первого приступа. Следующий игрок называл Четвертого слабаком.
Пятый.
Он любил вальсы Шуберта и сонаты Баха, здания в стиле рококо и лирику романтизма. Пожалуй, до самого конца никто не верил, что Пятый способен на что-то кроме полировки собственных ногтей. Но реорганизация системы семьи, возвращение семейного поместья и погашение всех долгов сказали все за него. Жаль, что следующий игрок считал, что французская семья - лучшее место для столь утонченного человека.
Шестой.
Презиравший низший класс и подозрительный, но тем не менее один из умнейших вывел семью на новый уровень, путешествующий по всему свету. Жаль, что при всей охране получил по удару ножом от каждой кухарки у уборщика, что существовали в американском поместье Вонголы. Заряжать пистолет следующему игроку даже не приходилось.
Седьмой.
Каждую секунду жизни вырывавший зубами, он гордился своим происхождением и своими дочерьми. При всей слабости оставался сильнейшим до самой кончины в окружении любящей семьи, никогда не ставивший на кон на собственную и чью-либо жизнь. Для шестизарядного револьвера и так слишком много игроков.
Восьмой.
Гонимая и презираемая, слишком молодая и женственная Восьмая как по мановению руки подчинила остатки Южной Италии и поставила семью во главу Альянса. Слишком спешившая жить и существовать. Следующий игрок называл ее девочкой. А девочки играют лишь в куклы, так?
Девятый.
Переживший собственных детей, когда-нибудь он сможет закончить игру. Но никак не сейчас, уж слишком многое поставлено на кон. Девятый продолжает жить прошлым и по сей день
22/75. Занзас/Скуало, Бельфегор/Фран- Ну и что это значит, мусор?
- Тебе повторить ещё раз, мать твою?! БОЙКОТ, ЗАБАСТОВКА, БУНТ, ВРООООИ!!!
- Ши-ши-ши... Лягушонок, и ты с капитаном?
- Ээ... - Фран страдальчески вздохнул. - Да, семпай...
Занзас скрестил руки на груди и скептически оглядел Скуало и Франа, заявившихся в его кабинет, когда Бельфегор докладывал Боссу о своей последней миссии, с какими-то непонятными требованиями и объявлением пресловутого бойкота. Условия у мечника и иллюзиониста были примерно одинаковые: один требовал перестать швыряться в него стаканами и прочими тяжёлыми предметами, а также прекратить таскать его постоянно за волосы, другой просил перестать кидаться в него ножами и нелестными обзывательствами. В случае отказа оба грозились поднять бунт и объявить своим любовникам полный разрыв отношений. Звучало и выглядело всё это до смешного нелепо и абсурдно, однако сами "бунтовщики", кажется, твёрдо верили в свою правоту.
С минуту Занзас и Бельфегор с самым серьёзным видом выслушивали их требования, а потом быстро переглянулись и хором расхохотались.
- Ну и чего смешного, придурки?! - немедленно ощетинился Скуало, испепеляя Босса полным праведного гнева взглядом.
Более-менее успокоившись, Занзас ухмыльнулся и встал из-за стола, глядя на мечника с самым своим нехорошим выражением. То есть, не то чтобы какое-то выражение у Босса Варии считалось хорошим, но, тем не менее, были несколько совсем уж пугающих, и это было одним из таких. Бельфегор же двинулся к Франу, улыбаясь ещё более жутко, чем обычно. Скуало и Фран дружно попятились, начиная осознавать всю бесполезность своей затеи.
- Чего-чего разрыв, говоришь? Каких таких отношений? - прорычал Занзас притворно ласково.
Мечник сглотнул, мысленно приготовившись драпать. Похожие мысли были и у юного иллюзиониста.
Однако, вопреки ожиданиям, ничего особенно болезненного не последовало. Занзас и Бель, снова переглянувшись и кивнув друг другу, разом дёрнули любовников на себя. Занзас, всё ещё ухмыляясь, взял мечника на руки, Бель же закинул Франа на плечо, считая, что не достойно принца утруждать свои хрупкие королевские руки.
- ВРАААААААААЙ!!! А НУ ПОСТАВЬ МЕНЯ ОБРАТНО, ЧЁРТОВ БОСС!!! - Скуало вырывался, как только мог.
Но хватка Босса была слишком уж крепкой, и вскоре Скуало, заливаясь краской, затих, прижимаясь к Занзасу плотнее и цепляясь ему его за шею - с Босса станется уронить его, а грохнуться башкой об мраморный пол Скуало как-то не очень хотелось.
- Грёбаный урод... за бабу меня держишь, по-моему... - с тихим недовольством проворчал мечник.
- Какие-то претензии, мусор? - насмешливо поинтересовался Занзас, щекоча носом серебристые волосы.
От Босса пахло дорогим виски и одеколоном, и Скуало, вдыхая этот такой знакомый контраст запахов, подумал, что, может быть, с бойкотом он действительно погорячился.
- Нет, Босс...
- Семпаааай, может, опустите меня уже? - меланхолично спрашивал тем временем Фран, даже не делая попыток вырваться.
- Сейчас опущу, ши-ши-ши! Сейчас я тебя, Лягушонок, так опущу!
Фран обречённо вздохнул. Скуало тоже прекратил дёргаться.
- Валите отсюда, мусор мелкий. У вас есть своя спальня.
- Да, Босс! Уже ушёл, ши-ши-ши!
Занзас и Бельфегор ухмылялись с одинаковым торжеством, расходясь со своими "трофеями" каждый в свою сторону.
Занзас/Сквало. "Босс, ты сидишь на моих волосах. И пьешь мое молоко". Кашель.Количество слов: 708 слов
Рейтинг: PG
Видеть Скуало больным - непривычно. Не орет, не строит, не возмущается, вялый, бледный, и взгляд ни на чем не останавливается подолгу. А еще бумаги стоят вторую неделю.
Занзас заходит в комнату к своему капитану и приносит чашку молока, что заботливо всучил Луссурия со словами ''Босс, вы же с Скуало? Вот и занесете заодно, а я пока займусь отчетами'' и ушел в кабинет капитана. Сколько бы Луссурия их не разбирал, бумаги все равно стоят. В комнате нет стульев, лишь кровать, шкаф да тумба. И книжки на полу стопками лежат у стен. Занзас ставит садится в изголовье кровати, - Скуало лежит к нему спиной и тихо спит - ставит чашку на тумбочку с резким, кажется, что очень громким, стуком. Сзади беспокойно шевелятся.
Занзас смотрит на корешки книг, хмыкает разнообразию: от классиков до современных писателей, от книг по техникам боя и разновидности оружия до детской психологии и психологии лжи, от учебников по вождению до пособий механика, и еще какие-то, со стертыми названиями.Занзас даже мифы нашел.И ухмыльнулся шире. Сзади тихо, глухо закашляли, шмыгнули и успокоились. В комнате распространялся сладкий запах молока и меда, перебивая книжный пыльный запах. Занзас оборачивается через плечо и смотрит на мокрый висок, прилипшие к шее и щекам волосы. Скуало хмурится во сне и снова кашляет, только громче, утробнее. Занзас вздыхает и берет чашку с молоком, нюхает, морщится. Он не любит этот запах, потому что это запах его вечно простуженой матери, которую он совершенно не помнит и не стремится вспомнить. Пробует молоко, приторно сладкое на вкус, с маслянистой пленкой и пенкой, морщится сильнее, но пьет. Во рту остается сладкий привкус и горло согревается. Он делает еще глоток и обхватывает чашку рукой; будить Скуало совершенно не хочется - он тихий и греет спину, а еще в него не хочется запускать стаканом. Занзас вздыхает и отпивает еще противно-сладкого молока, о чем-то задумывается, скользит взглядом по корешкам книг, иногда медленно, скорее по привычке, чем осознанно, делает глоток. И поэтому не слышит и не чувствует, как сзади тихо шипят, придвигаются ближе и разворачиваются. Скуало с удовольствием смотрит на точеный профиль, на шрамы, на енотовый хвост и красные перья, на широкую спину и накинутую поверх плеч форменную куртку. И снова кашляет, с надрывом, словно лошадь, не меньше. Занзас напрягается, оборачивается и смотрит на закрывающего рот Супербиа, слушает, хмурится. И снова делает глоток из чашки. Скуало глубоко вдыхает и поднимает на него взгляд, более менее осмысленный, сфокусированный, говорит с хрипотцой и толикой ехидства:
- Босс, ты сидишь на моих волосах. И пьешь мое молоко.
И улыбается, хотя весь бледный. Занзас чертыхается, - не выливать же на этот мусор горячее - недовольно сдвигается на середину кровати и протягивает чашку садящемуся капитану.
- Обрезал бы свои патлы, мусор. Не надоело тебе еще?
Занзас не злится: на больных и немощных не злятся. Занзас морщится от недовольства - короли могут себе это позволить.
- Врай, босс, ошалел?
Скуало давится молоком от вопроса.
- Допивай уже давай свое пойло, мусор.
Занзас снова скользит взглядом по корешкам книжек, находит несколько потертых, цветных, с названиями сказок, и несколько словарей с самоучителями английского, японского и немецкого и еще нескольких ненужных языков. Стук донышка о дерево притягивает взгляд обратно к Скуало: тот зевает, сморкается и пьет какие-то таблетки. Занзас не удерживается и трогает бледный лоб ладонью. Теплый вроде, но не горячий; а Скуало замирает и прикрывает глаза, напряженные плечи расслабляются.
- Ты редко не бьешь меня, Занзас.
Скуало отводит глаза, опускает голову. Снимает ладонь со своего лба, целует линии и прикладывает к щеке, чуть улыбается.
- Я готов болеть хоть каждый день.
И смеется. Отталкивает руку и тянется, как кот.
- Тогда вылетишь отсюда, мусор. Чтобы через две недели твой зад был на моем ковре здоровым. Понял, мусор?
Занзас встает, угрожающе нависает над смотрящим и не отводящим глаза Скуало - у того зрачки расширяются - и угрожающе шепчет в губы, а потом целует, наматывая по привычке волосы на кулак и не давая отстраниться. Дергает на себя и кладет ладонь на шею, надавливает, тянет, кусает. И отстраняется, чувствуя чужую кровь на губах с привкусом молока. Вытирает рот, морщится недовольно.
- Ну и дрянь же.
И выходит. Скуало смеется в кулак и ложится обратно, облизывая ранку на губе. Занзас - это Занзас, думает Супербиа. Улыбается, оборачивается и смотрит на кружку, что осталась на столе. Белая, еще пока теплая... И губы кровоточат.
Hurt/Comfort, 5 и 10 — Скуало/Хибари— Извращение какое-то, — еле слышно прошептал Цуна. Ну, если быть совсем уж честным, то вообще подумал, опасаясь сказать свое мнение вслух.
Только что на его глазах Хибари-сан ревниво (Цуна поёжился от ужаса и проклял тот момент, когда решил прогуляться) выяснял у Скуало, почему последний не пришёл вчера к ним («Господи, прости», — подумал Цуна) домой. Потом обсуждение стало агрессивным и Хибари-сан засветил Скуало тонфа по рёбрам, а Скуало располосовал мечом его руку. А потом Цуна одновременно стал буддистом, христианином и мусульманином, потому что взмолился всем богам сразу — на его глазах Хибари-сан бережно целовал синяки на… Цуна зажмурился и постарался провалиться сквозь землю.
руках. В воде с бешеной скоростью нарезало круги нечто, напоминавшее
карася средних размеров. Занзас мялся, переступал с ноги на ногу, и
наконец неохотно пояснил:
- Это тебе. Подарок. Ну, мини-версия.
- Чего? – недоуменно вопросил Сквало.
-
Сначала хотел акулу, но эти твари слишком здоровые, где, блять, взять
такой аквариум? В бассейне бы внушительно смотрелось, но я там сам
плаваю. Так что вот, мини-версия. Пиранья. Поздравляю, владей.
Закончив эту сумбурную речь, Занзас бухнул аквариум на стол перед Сквало, расплескав добрую половину воды.
- Ээээ… Спасибо… Наверно, - Сквало наклонился к аквариуму, и прилипнув носом к стеклу, принялся изучать свое сокровище.
- А она ничего... зубастая, - изрек он после минутного наблюдения.
С видом триумфатора Занзас гордо расправил плечи.
- И глазки красненькие… Вот в честь тебя и назову.
- Продавец сказал, что это самочка, идиот.
-
Моя пиранья, как хочу, так и называю. К тому же ей нравится. Правда,
Занзи? – Сквало довольно оскалился и легонько постучал по стеклу.
И Занзас готов был поклясться, что адская рыбина одобрительно оскалилась в ответ.
XXII-30 Вария | Фран. Ларингит.796 словФран выглядел откровенно жалко. Восково-бледный, - в смысле, еще бледнее, чем обычно, - хоть и с нездоровым румянцем, пылающим на щеках и на скулах, зябко кутающийся в плед, мальчишка вызывал желание позвонить в службу спасения и сбагрить его в это общество гуманистов. Впрочем, добровольцев, знающих телефон пресловутой службы спасения, или имеющих намерение звонить туда, в доблестных рядах Варии не было. И вообще, в редкие минуты отдыха, проводимые по старинке в гостиной, офицеры вообще предпочитали забывать о существовании друг друга. Ну, разумеется, подколы и ехидные комментарии в адрес дражайших сокомандников никто не отменял – тоже по старинке.
- Вмазался, что ли? – неприязненно скривился Леви, подняв взгляд от любовно раскладываемого пасьянса.
Фран мотнул головой и зашелся приступом лающего кашля. Голос пропал абсолютно, равно как и желание и способность язвить, зато ощутимо лихорадило. И такое состояние держалось уже четвертый день. Вот как вернулся из Тосканы с ее сильными не по сезону ливнями – так и мучился с горлом, пугая постоянными приступами прислугу и угнездившихся над его окном ласточек.
- Мне и без травы галлюцинаций хватает, - прохрипел Фран, вытерев губы краем рукава. – Но спасибо за участие, Леви-сан.
- Не трава, значит? А что? Кислота? – похоже, Леви уже совершенно забыл о пасьянсе, посвятив всего себя разбору мнимых грехов младшего из команды. - Нет, скорее грибы, а то слишком уж ты заторможенный, мелочь.
- А вы, я смотрю, неплохо в этом разбираетесь, Леви-сан…
Сквало молча слушал этот короткий диалог, не отрываясь от вечерней газеты, и изредка бросая на сокомандников изучающий взгляд поверх очков в тонкой серебристой оправе.
Наконец, аргументы закончились у обеих сторон. Ненадолго воцарилась блаженная тишина, нарушаемая разве что мурлыканьем Люссурии, слушающего музыку в огромных конфетно-розовых наушниках, и хриплым дыханием Франа, судорожно хватающего воздух.
Почему-то было очень холодно. Мальчик плотнее закутался в плед, повернувшись лицом в сторону камина. Рыжие языки пламени танцевали фламенко, отбрасывали дрожащие блики на пол и стены. В комнате должно было быть тепло – полы с подогревом исправно делали свое дело, да и камин, предназначенный в большей степени для декорации, вносил свою лепту… Леви сидел в майке-алкоголичке, и, похоже, не испытывал ни малейшего дискомфорта от температуры. Впрочем, Леви отнюдь не был показателем – он-то мог хоть на Этну в одних плавках отправиться. Но даже на Бельфегоре была надета только легкая футболка, и замерзшим он не выглядел. Тогда почему ему так холодно?..
На лоб легла прохладная ладонь.
- Да у тебя жар, малец, - констатировал Сквало, чуть наклонившись и пристально вглядываясь в лицо Франа. Тот невольно подался назад, почти сразу же снова согнувшись от кашля. На глаза навернулись слезы – горло немилосердно саднило, словно изнутри его драли когтями взбесившиеся кошки Бури. Или альпинистские кошки.
- Хорош заразу развозить, - мгновенно взвинтился Леви. Несмотря на всю свою брутальность и прочие прелести жизни, к здоровью и гигиене суровый хранитель молнии относился очень щепетильно – мыл руки раз по пятнадцать на дню, мясо практически не употреблял, от сигаретного дыма зеленел, и вообще, вел исключительно правильный образ жизни.
Сквало мысленно просчитал числа Фибоначчи до двадцатого члена, дабы не устроить членовредительства.
- Не дергайся ты, - поморщился он, когда Фран снова попытался отстраниться. Мальчик послушно замер – убивать или избивать его, похоже, никто не собирался, - кстати, это было в новинку, - можно было и не сопротивляться. Сквало с пристрастностью врача на медосмотре в призывной комиссии прощупывал лимфатические узлы, - Фран по-цыплячьи вытянул шею, нервно сглатывая вязкую слюну. Как-то это все было странно… На базовые вопросы он отвечал на автомате. Да, перемерз. Да, горло першит. И глотать больно. И дышать тоже. Задыхаюсь? Бывает, ближе к вечеру. Астма? Не знаю, вроде бы, никогда не страдал.
- На ларингит похоже, - резюмировал Супербиа. – Почему ты до сих пор в медпункт не ходил? Явно ведь уже не первый день болеешь, - с укором добавил он.
Вместо ответа Фран еще плотнее закутался в плед, втянув голову в плечи.
- Не люблю лазареты, - отозвался он хрипящим шепотом. – А сестра Эстер наверняка заставила бы меня там остаться.
- По-твоему, лучше лечиться у Люссурии? – нахмурился Сквало, кивнув в сторону погрузившегося в глубины меломании хранителя Солнца. Тот пританцовывал на месте, напевая нечто исключительно попсовое, напрочь забыв о существовании кого бы то ни было. Франа передернуло.
- Не надо. Я потом устану волосы в порядок приводить, - глухо ответил он, прячась в свой импровизированный кокон, как улитка в раковину.
- Значит, марш в медпункт. Или тебя за ухо туда тащить? – хмыкнул мечник, деловито поправляя очки. Фран помахал белой салфеткой в знак капитуляции.
- Ску, твой материнский инстинкт меня умиляет, - ехидно хихикнул Бельфегор, запуская ножом аккурат в центр мишени для дартса. – Может, в сестры милосердия пойдешь?
- После того, как я с тобой нянчился, когда ты скарлатиной болел, меня уже ничем не проймешь, - ворчливо отозвался Сквало. Бельфегор недовольно кашлянул и вперил взгляд в потолок, пусть этого никто и не видел. Хоть это «нянчился» и било по его самолюбию, невозможно было не признать – нянька из Сквало выходила превосходная.
XXIX-70 Сквало/Ямамото. Орабатывать раны Сквало, которому досталось от боссаСкуало молчит, и Ямамото тоже не решается что-либо спросить. Да и зачем спрашивать, когда и так всё ясно? Ожоги по всему телу и глубокие царапины, подозрительно похожие на следы от когтей лигра, говорят сами за себя.
Ямамото бережно обрабатывает каждую рану, каждый ожог, но его осторожности всё равно не хватает, чтобы уменьшить боль. Скуало тихо шипит, дёргается иногда, морщится, закусывает губы - и без того распухшие и разбитые в кровь - но продолжает молчать, с каким-то меланхоличным равнодушием позволяя своему ученику проявлять такую заботу о нём.
- И... за что же на этот раз? - Ямамото безуспешно пытается сдержать горечь и глухое отчаяние, но они всё равно звучат в его голосе.
Скуало раздражённо дёргает плечом, к которому то и дело мягко прикасается Такеши, и отводит взгляд.
- Не твоё дело.
Не его, конечно. Ямамото и не спорит. Спорить со старшим мечником всё равно бесполезно. Конечно, это не его дело, когда он годами пытается добиться от учителя хоть какой-то взаимности на свои чувства, когда в ответ он получает только горькую усмешку и в тысячный, в миллионный раз повторяемую Супербией клятву о его преданности Занзасу. Это не его дело, когда после очередной жестокой ночи с Боссом Скуало приходит к нему весь в ранах, синяках и ожогах, когда он лечит старшего мечника, не задавая почти никаких вопросов, когда в очередной раз отпускает его обратно, зная, что вскоре тот вернётся с ранами ещё более сильными.
В лежащем рядом со Скуало передатчике раздаётся внезапно привычное и гневное "Мусор, где тебя носит?!"
- Скуало... не ходи... Тебе нужно отдохнуть, а он обойдётся... послушай меня хоть один раз...
Но Супербиа уже поспешно одевается, игнорируя слова Ямамото, бодро отвечает что-то передатчику, натягивает дежурный оскал...
И только перед самым выходом быстро целует Такеши в щёку - тепло, но без малейшего намёка на какие-то чувства.
- Спасибо, мелкий, - благодарно выдыхает старший мечник и пулей вылетает из его комнаты, спеша к своему проклятому Боссу.
Ямамото грустно улыбается в ответ и качает головой. Он не оставляет ещё надежды, что однажды сумеет залечить не только физические повреждения Скуало, но и раны на его сердце
XXII-91 Боссы Вонголы. Игра в русскую рулетку.459 слов
Первый.
Доподлинно неизвестно, как выбыл Вонгола Джиотто. То ли был расстелен японской полицией на окраинах, то ли скончался в окружении семьи. И лишь самоискупление было мотивацией, потому как пускать пулю в висок самому себе раз за разом ради того, чтобы становиться сильнейшим - развлечение, которое с каждым разом вгоняет все глубже, и выбраться практически невозможно.
Второй.
- Стреляй, - произнес человек без одного глаза и сунул револьвер под нос Секондо, свита которого замерла в ожидании и предвкушении. Играть с русскими ради игры - глупо, а погибать из-за чести и самолюбия глупо вдвойне. Но что еще сделаешь, если это единственное, что удерживает?
Победителем Секордо встал из-за стола. Лишь полностью уверенные в своей победе могут наедятся на удачу. Жаль, что погибнуть сильнейшему боссу случится от шальной пули того же револьвера.
Третий.
Мало кто знал об этом человеке столько, сколько хозяин борделя на шестой улице, где-то в американских трущобах. Раз в полгода закутанный по уши в дорогой плащ приходил он и говорил. О погоде, о политике, немного о деньгах и хорошем вине. От того и было обидно хозяину стирать мозги достопочтенного господина с потрепанного стола. Покоривший 5 семей и потерявший бдительность. Следующий игрок позволил себе громко смеяться на его похоронах.
Четвертый.
Существовавший мыслью о богатстве, он громко смеялся над сводками новостей и пил виски без льда. Что ж, первая мировая заставила потерять последние штаны, а наследство первого продавать военным за гроши. Он перестал хохотать после первого приступа. Следующий игрок называл Четвертого слабаком.
Пятый.
Он любил вальсы Шуберта и сонаты Баха, здания в стиле рококо и лирику романтизма. Пожалуй, до самого конца никто не верил, что Пятый способен на что-то кроме полировки собственных ногтей. Но реорганизация системы семьи, возвращение семейного поместья и погашение всех долгов сказали все за него. Жаль, что следующий игрок считал, что французская семья - лучшее место для столь утонченного человека.
Шестой.
Презиравший низший класс и подозрительный, но тем не менее один из умнейших вывел семью на новый уровень, путешествующий по всему свету. Жаль, что при всей охране получил по удару ножом от каждой кухарки у уборщика, что существовали в американском поместье Вонголы. Заряжать пистолет следующему игроку даже не приходилось.
Седьмой.
Каждую секунду жизни вырывавший зубами, он гордился своим происхождением и своими дочерьми. При всей слабости оставался сильнейшим до самой кончины в окружении любящей семьи, никогда не ставивший на кон на собственную и чью-либо жизнь. Для шестизарядного револьвера и так слишком много игроков.
Восьмой.
Гонимая и презираемая, слишком молодая и женственная Восьмая как по мановению руки подчинила остатки Южной Италии и поставила семью во главу Альянса. Слишком спешившая жить и существовать. Следующий игрок называл ее девочкой. А девочки играют лишь в куклы, так?
Девятый.
Переживший собственных детей, когда-нибудь он сможет закончить игру. Но никак не сейчас, уж слишком многое поставлено на кон. Девятый продолжает жить прошлым и по сей день
22/75. Занзас/Скуало, Бельфегор/Фран- Ну и что это значит, мусор?
- Тебе повторить ещё раз, мать твою?! БОЙКОТ, ЗАБАСТОВКА, БУНТ, ВРООООИ!!!
- Ши-ши-ши... Лягушонок, и ты с капитаном?
- Ээ... - Фран страдальчески вздохнул. - Да, семпай...
Занзас скрестил руки на груди и скептически оглядел Скуало и Франа, заявившихся в его кабинет, когда Бельфегор докладывал Боссу о своей последней миссии, с какими-то непонятными требованиями и объявлением пресловутого бойкота. Условия у мечника и иллюзиониста были примерно одинаковые: один требовал перестать швыряться в него стаканами и прочими тяжёлыми предметами, а также прекратить таскать его постоянно за волосы, другой просил перестать кидаться в него ножами и нелестными обзывательствами. В случае отказа оба грозились поднять бунт и объявить своим любовникам полный разрыв отношений. Звучало и выглядело всё это до смешного нелепо и абсурдно, однако сами "бунтовщики", кажется, твёрдо верили в свою правоту.
С минуту Занзас и Бельфегор с самым серьёзным видом выслушивали их требования, а потом быстро переглянулись и хором расхохотались.
- Ну и чего смешного, придурки?! - немедленно ощетинился Скуало, испепеляя Босса полным праведного гнева взглядом.
Более-менее успокоившись, Занзас ухмыльнулся и встал из-за стола, глядя на мечника с самым своим нехорошим выражением. То есть, не то чтобы какое-то выражение у Босса Варии считалось хорошим, но, тем не менее, были несколько совсем уж пугающих, и это было одним из таких. Бельфегор же двинулся к Франу, улыбаясь ещё более жутко, чем обычно. Скуало и Фран дружно попятились, начиная осознавать всю бесполезность своей затеи.
- Чего-чего разрыв, говоришь? Каких таких отношений? - прорычал Занзас притворно ласково.
Мечник сглотнул, мысленно приготовившись драпать. Похожие мысли были и у юного иллюзиониста.
Однако, вопреки ожиданиям, ничего особенно болезненного не последовало. Занзас и Бель, снова переглянувшись и кивнув друг другу, разом дёрнули любовников на себя. Занзас, всё ещё ухмыляясь, взял мечника на руки, Бель же закинул Франа на плечо, считая, что не достойно принца утруждать свои хрупкие королевские руки.
- ВРАААААААААЙ!!! А НУ ПОСТАВЬ МЕНЯ ОБРАТНО, ЧЁРТОВ БОСС!!! - Скуало вырывался, как только мог.
Но хватка Босса была слишком уж крепкой, и вскоре Скуало, заливаясь краской, затих, прижимаясь к Занзасу плотнее и цепляясь ему его за шею - с Босса станется уронить его, а грохнуться башкой об мраморный пол Скуало как-то не очень хотелось.
- Грёбаный урод... за бабу меня держишь, по-моему... - с тихим недовольством проворчал мечник.
- Какие-то претензии, мусор? - насмешливо поинтересовался Занзас, щекоча носом серебристые волосы.
От Босса пахло дорогим виски и одеколоном, и Скуало, вдыхая этот такой знакомый контраст запахов, подумал, что, может быть, с бойкотом он действительно погорячился.
- Нет, Босс...
- Семпаааай, может, опустите меня уже? - меланхолично спрашивал тем временем Фран, даже не делая попыток вырваться.
- Сейчас опущу, ши-ши-ши! Сейчас я тебя, Лягушонок, так опущу!
Фран обречённо вздохнул. Скуало тоже прекратил дёргаться.
- Валите отсюда, мусор мелкий. У вас есть своя спальня.
- Да, Босс! Уже ушёл, ши-ши-ши!
Занзас и Бельфегор ухмылялись с одинаковым торжеством, расходясь со своими "трофеями" каждый в свою сторону.
Занзас/Сквало. "Босс, ты сидишь на моих волосах. И пьешь мое молоко". Кашель.Количество слов: 708 слов
Рейтинг: PG
Видеть Скуало больным - непривычно. Не орет, не строит, не возмущается, вялый, бледный, и взгляд ни на чем не останавливается подолгу. А еще бумаги стоят вторую неделю.
Занзас заходит в комнату к своему капитану и приносит чашку молока, что заботливо всучил Луссурия со словами ''Босс, вы же с Скуало? Вот и занесете заодно, а я пока займусь отчетами'' и ушел в кабинет капитана. Сколько бы Луссурия их не разбирал, бумаги все равно стоят. В комнате нет стульев, лишь кровать, шкаф да тумба. И книжки на полу стопками лежат у стен. Занзас ставит садится в изголовье кровати, - Скуало лежит к нему спиной и тихо спит - ставит чашку на тумбочку с резким, кажется, что очень громким, стуком. Сзади беспокойно шевелятся.
Занзас смотрит на корешки книг, хмыкает разнообразию: от классиков до современных писателей, от книг по техникам боя и разновидности оружия до детской психологии и психологии лжи, от учебников по вождению до пособий механика, и еще какие-то, со стертыми названиями.Занзас даже мифы нашел.И ухмыльнулся шире. Сзади тихо, глухо закашляли, шмыгнули и успокоились. В комнате распространялся сладкий запах молока и меда, перебивая книжный пыльный запах. Занзас оборачивается через плечо и смотрит на мокрый висок, прилипшие к шее и щекам волосы. Скуало хмурится во сне и снова кашляет, только громче, утробнее. Занзас вздыхает и берет чашку с молоком, нюхает, морщится. Он не любит этот запах, потому что это запах его вечно простуженой матери, которую он совершенно не помнит и не стремится вспомнить. Пробует молоко, приторно сладкое на вкус, с маслянистой пленкой и пенкой, морщится сильнее, но пьет. Во рту остается сладкий привкус и горло согревается. Он делает еще глоток и обхватывает чашку рукой; будить Скуало совершенно не хочется - он тихий и греет спину, а еще в него не хочется запускать стаканом. Занзас вздыхает и отпивает еще противно-сладкого молока, о чем-то задумывается, скользит взглядом по корешкам книг, иногда медленно, скорее по привычке, чем осознанно, делает глоток. И поэтому не слышит и не чувствует, как сзади тихо шипят, придвигаются ближе и разворачиваются. Скуало с удовольствием смотрит на точеный профиль, на шрамы, на енотовый хвост и красные перья, на широкую спину и накинутую поверх плеч форменную куртку. И снова кашляет, с надрывом, словно лошадь, не меньше. Занзас напрягается, оборачивается и смотрит на закрывающего рот Супербиа, слушает, хмурится. И снова делает глоток из чашки. Скуало глубоко вдыхает и поднимает на него взгляд, более менее осмысленный, сфокусированный, говорит с хрипотцой и толикой ехидства:
- Босс, ты сидишь на моих волосах. И пьешь мое молоко.
И улыбается, хотя весь бледный. Занзас чертыхается, - не выливать же на этот мусор горячее - недовольно сдвигается на середину кровати и протягивает чашку садящемуся капитану.
- Обрезал бы свои патлы, мусор. Не надоело тебе еще?
Занзас не злится: на больных и немощных не злятся. Занзас морщится от недовольства - короли могут себе это позволить.
- Врай, босс, ошалел?
Скуало давится молоком от вопроса.
- Допивай уже давай свое пойло, мусор.
Занзас снова скользит взглядом по корешкам книжек, находит несколько потертых, цветных, с названиями сказок, и несколько словарей с самоучителями английского, японского и немецкого и еще нескольких ненужных языков. Стук донышка о дерево притягивает взгляд обратно к Скуало: тот зевает, сморкается и пьет какие-то таблетки. Занзас не удерживается и трогает бледный лоб ладонью. Теплый вроде, но не горячий; а Скуало замирает и прикрывает глаза, напряженные плечи расслабляются.
- Ты редко не бьешь меня, Занзас.
Скуало отводит глаза, опускает голову. Снимает ладонь со своего лба, целует линии и прикладывает к щеке, чуть улыбается.
- Я готов болеть хоть каждый день.
И смеется. Отталкивает руку и тянется, как кот.
- Тогда вылетишь отсюда, мусор. Чтобы через две недели твой зад был на моем ковре здоровым. Понял, мусор?
Занзас встает, угрожающе нависает над смотрящим и не отводящим глаза Скуало - у того зрачки расширяются - и угрожающе шепчет в губы, а потом целует, наматывая по привычке волосы на кулак и не давая отстраниться. Дергает на себя и кладет ладонь на шею, надавливает, тянет, кусает. И отстраняется, чувствуя чужую кровь на губах с привкусом молока. Вытирает рот, морщится недовольно.
- Ну и дрянь же.
И выходит. Скуало смеется в кулак и ложится обратно, облизывая ранку на губе. Занзас - это Занзас, думает Супербиа. Улыбается, оборачивается и смотрит на кружку, что осталась на столе. Белая, еще пока теплая... И губы кровоточат.
Hurt/Comfort, 5 и 10 — Скуало/Хибари— Извращение какое-то, — еле слышно прошептал Цуна. Ну, если быть совсем уж честным, то вообще подумал, опасаясь сказать свое мнение вслух.
Только что на его глазах Хибари-сан ревниво (Цуна поёжился от ужаса и проклял тот момент, когда решил прогуляться) выяснял у Скуало, почему последний не пришёл вчера к ним («Господи, прости», — подумал Цуна) домой. Потом обсуждение стало агрессивным и Хибари-сан засветил Скуало тонфа по рёбрам, а Скуало располосовал мечом его руку. А потом Цуна одновременно стал буддистом, христианином и мусульманином, потому что взмолился всем богам сразу — на его глазах Хибари-сан бережно целовал синяки на… Цуна зажмурился и постарался провалиться сквозь землю.